ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ

Но вернемся в октябрь 1836-го. Итак, по ряду обстоятельств «можно датировать свидание у Полетики с точностью до нескольких дней: оно произошло между 28 октября и 3 ноября» (С. Л. Абрамович, «Пушкин в 1836 году», Накануне 4 ноября).

3 ноября названо потому, что 4 ноября Пушкин получает т.н. диплом рогоносца и посылает Дантесу вызов на дуэль. Мы уже приводили мнение Владимира Соловьева, что ничто не вынуждало Пушкина реагировать таким образом на анонимные письма.

В подобном роде оценивает этот вызов на дуэль и современная итальянская исследовательница Серена Витале: «Летопись поединков в России не помнит случая, чтобы сатисфакции требовали по анонимным письмам, но это едва ли было единственным нарушением Пушкиным ритуалов и традиций. Удивительно другое: поединок с Дантесом серьезно скомпрометировал бы жену Пушкина, ведь общество, не знающее о дипломах, будет гудеть, посыплются обычные перлы чешущих языки – нет дыма без огня. Тогда поступки гораздо более серьезные, чем чрезмерно навязчивое ухаживание, были бы приписаны поклоннику Натальи Николаевны. Но Пушкин, закаленный знаток «шепота, хохотни глупцов», человек, сведущий в законах «пустого света», так или иначе проглядел это. Вместо этого преобладающими чувствами были гнев и боль, острое чувство оскорбленной гордости и чести, ярость. Они возобладали и заглушили голос рассудка и здравого смысла. Как мы знаем, поэт не отличался ни тем ни другим» (Серена Витале, «Тайна Дантеса, или Пуговица Пушкина», «Алгоритм», 2013, Анонимные письма).

Заметим вдобавок, что вызывать Дантеса на дуэль за то, что тот угрозой самоубийства хотел склонить даму вступить с ним в интимную связь, все равно что вызывать на дуэль буйнопомешаного. С.Витале сама себе противоречит, говоря об «оскорбленной чести»: поведение Дантеса, как о нем рассказала Наталья Николаевна, ничьей чести, кроме самого Дантеса, не оскорбляло. Поэтому-то, вызвав Дантеса на дуэль, Пушкин не сообщил ему никакой причины своего поступка.

«Когда вы вызвали меня, не сообщая причин, я без колебаний принял вызов, так как честь обязывала меня к этому…»(Ж. Дантес-Геккерн — Пушкину. 15—16 ноября 1836 г. Петербург).

Странно, не правда ли? Пушкин хочет защитить честь – свою и\или жены – но не сообщает причину вызова. Мы полагаем, что Пушкин действовал следующим образом: Наталья Николаевна говорит, что на свидании был Дантес, а не император – вот я и пошлю вызов Дантесу.

Понятно, что Пушкин не мог вызвать на дуэль императора. Его сразу же, как Чаадаева, отправили бы в сумасшедший дом. Этим ему уже угрожал Жуковский, когда Пушкин в 1834 году запросился в отставку: «Надобно тебе или пожить в желтом доме. Или велеть себя хорошенько высечь, чтобы привести кровь в движение…» (Жуковский — Пушкину А. С. 6 июля 1834, Царское Село).

О том, что Пушкин серьезно оценивал угрозу желтого дома говорят его строки «Не дай мне бог сойти с ума. Нет, легче посох и сума». Стихотворение это точно не датировано, его относят к промежутку 1830 – 35 гг. Мы полагаем, что написано оно в 1834-м, поскольку точно описывает обе угрозы для Пушкина, проистекающие от монаршего гнева: психлечебницу и разорение.

Как мы сказали выше, исходя из рассказа Натальи Николаевны о свидании, вызывать на дуэль Дантеса было не за что. А вот за что Пушкин вызвал бы на дуэль Николая I, если бы не непременное последующее заточение в желтый дом? Говоря современным языком, за использование служебного положения при склонению к сожительству.

Итак, Пушкин вызывает Дантеса вместо государя императора, не сообщая, за что. Но если окружающие не поняли бы настоящую причину этого вызова, смысл дуэли был бы потерян. Пушкину нужно было каким-то образом на эту истинную причину указать. Поэтому мы разделяем гипотезу Николая Петракова, изложенную им в книге «Последняя игра Александра Пушкина»: автором «диплома рогоносца» был сам Пушкин.

Диплом как раз объяснял всем причину дуэли. То есть делал то, что и было нужно Пушкину. Предположить же, что автором диплома был кто-то другой трудно по двум причинам:

1) Автор рисковал навлечь на себя нешуточный гнев императора,
(«Папа (Николай I) … поручил Бенкендорфу разоблачить автора анонимных писем» («Сон юности. Записки дочери Николая I великой княжны Ольги Николаевны, королевы Вюртембергской», Париж, 1963., с.66-67)).

2) В светском обществе считалось, что быть мужем любовницы императора – почетно и выгодно. (Вероятно, именно об этом сказал Лермонтов: «восстал он против мнений света», как предположил тот же И.Ефимов). Считать, что это оскорбительно мог, пожалуй, один Пушкин.

В ситуацию вмешался Николай I, что, по-видимому, и было целью Пушкина – заставить императора, по существу, публично оправдываться. В самом деле, не мятеж же против императора хотел Пушкин вызвать дуэлью с Дантесом?

А вот почему вмешался Николай I? Прежде всего, это означает, что он следил за ситуацией. Мы сомневаемся, что он бы за ней следил, если бы она касалась не его лично, а отношений камер-юнкера и камер-юнкерской жены с поручиком-кавалергардом. Но главное, по-видимому, было в том, что из-за «васильковых дурачеств» императора могли перестрелять друг друга люди, вхожие «за кавалергардов», то есть принадлежащие к «ближнему кругу». Вероятно, Николай I не рискнул на этот раз продемонстрировать своему окружению, что он не контролирует ситуацию, которую сам и создал. Гвардейский бунт 1825 года и убийство его отца Павла I в 1801 году были не так уж далеко.

(Забегая вперед, вспомним серьезные меры безопасности, которые были предприняты во время отпевания Пушкина: «Начальник штаба корпуса жандармов Дубельт в сопровождении около двадцати штаб- и обер-офицеров присутствовал при выносе. По соседним дворам были расставлены пикеты: все выражало предвиденье, что в мирной среде друзей покойного может произойти смута. Слабая сторона предупредительных мер заключалась в том, что в случае полного успеха они не оправдываются событиями. Развернутые вооруженные силы вовсе не соответствовали малочисленным и крайне смирным друзьям Пушкина, собравшимся на вынос тела» (П. П. Вяземский, «Александр Сергеевич Пушкин. 1826 — 1837»)).

То есть император боялся смуты, поэтому и вмешался, предотвращая первую дуэль Пушкина и Дантеса: «23 ноября 1836 года, в начале четвертого, после обычной для него дневной прогулки царь Николай I принял Пушкина в своем личном кабинете в Аничковом дворце» (С.Витали, там же). «…государь, встретив где-то Пушкина, взял с него слово, что, если история возобновится, он не приступит к развязке, не дав знать ему наперед» (П.А. и В.Ф. Вяземские, «Рассказы о Пушкине, записанные П.И. Бартеневым»).

«После истории со своей первой дуэлью П<ушкин> обещал государю больше не драться ни под каким предлогом ( Письмо Е. А. Карамзиной сыну от 2 февраля 1837 г).

Также Николаем I «Дантесу было приказано жениться на младшей сестре Наталии Пушкиной, довольно заурядной особе» («Сон юности. Записки дочери Николая I великой княжны Ольги Николаевны, королевы Вюртембергской», Париж, 1963., с.66-67).

То есть дело было разрешено в соответствии с «отмазками» Натальи Николаевны: на свидании в квартире Полетики был де не император, а Дантес, и был он там потому, что хотел жениться на Екатерине Гончаровой, о чем уже просил до этого летом на даче на Каменном острове. Вот пусть и женится. Дантес был вынужден все это проглотить и согласиться на женитьбу, которая состоялась 10 января 1837 года. А Пушкин, вероятно, посчитал император, должен был удовлетвориться незавидным и даже позорным положением, в которое попал Дантес.

Однако, как мы знаем, Пушкина это не удовлетворило, поскольку противником его был не Дантес. Мы не знаем, что именно произошло между 23 ноября и 26 января, но догадываемся, что отношения Николая I и Пушкиной не прекратились. 26 января Пушкин посылает оскорбительное письмо приемному отцу Дантеса Луи Геккерну, который в это время был чрезвычайным посланником и полномочным министром Нидерландов при императорском дворе в Санкт-Петербурге.

Княгиня Вяземская сообщает о следующем разговоре с Пушкиным в этот день: «Мы надеялись, что все уже кончено». Тогда он вскочил, говоря мне: «Разве вы принимали меня за труса? Я вам уже сказал, что с молодым человеком мое дело было окончено, но с отцом – дело другое. Я вас предупредил, что мое мщение заставит заговорить свет» (Кн. В. Ф. Вяземская – Е. Н. Орловой).

Письмо Пушкина не сохранилось. Луи Геккерн объяснял, что Пушкин обвинял его в сводничестве между Натальей Николаевной и Дантесом. Возможно, Пушкин опять вывернул ситуацию наизнанку: в реальности Жорж Дантес выступал в роли сводни между Пушкиной и императором.

Но более важным является другое: Пушкин выводил скандал на новый уровень, вовлекая в него голландского дипломата. Напомним, что Голландия была очень важным партнером России: голландские банкиры предоставляли России крупные займы, а с начала правления Николая I до 1843 года внешний долг России вырос почти в полтора раза – деньги были нужны как на войны, так и на строительство железных дорог. Поэтому скандал с участием голландского дипломата не мог не сказаться отрицательно на репутации России.

Вдобавок Пушкин обострил отношения с Николаем I, открыто назвав вещи своими именами. И через одиннадцать лет после дуэли император не забыл об этом разговоре: «Под конец жизни Пушкина, встречаясь часто в свете с его женою, которую я искренно любил и теперь люблю, как очень добрую женщину, я раз как-то разговорился с нею о комеражах ( сплетнях ), которым ее красота подвергает ее в обществе; я советовал ей быть сколько можно осторожнее и беречь свою репутацию и для самой себя, и для счастия мужа, при известной его ревности. Она, верно, рассказала это мужу, потому что, увидясь где-то со мною, он стал меня благодарить за добрые советы его жене. «Разве ты мог ожидать от меня другого?» – спросил я. – «Не только мог, – ответил он, – но, признаюсь откровенно, я и вас самих подозревал в ухаживании за моею женою». Это было за три дня до последней его дуэли» (М. А. Корф, «Из записок», Рус. Стар., 1900, т. 101, с. 574. Ср.: Рус. Стар., 1899, т. 99, с. 311). Пушкин вдобавок словно насмехался над императором: Я дал слово не стреляться с Дантесом? Я с ним и не стреляюсь. Посылаю оскорбительное письмо его отцу.

Дерзкое поведение Пушкина и провоцируемый им дипломатический скандала, по видимому, перевесили желание Николая I избежать дуэли в «ближнем кругу». Император принимает решение уничтожить Пушкина. Заметим, что Луи Геккерн мог не отвечать вызовом на дуэль на оскорбления Пушкина (что он и сделал): по причине дипломатического статуса это не роняло его честь. Но Николай I, очевидно, посчитал, что Пушкин на этом не остановится. Поэтому вызов Пушкину вместо Луи Геккерна послал Дантес. Дантес был превосходным стрелком: еще в 1829 году во время учебы во Франции в военной школе Сен-Сир он получает приз в соревнованиях в стрельбе по летящим голубям (Валерия Елисеева, «За Бога, короля и даму!», Вокруг света»/ Август 2008). Вполне вероятно, что на дуэли Дантес целился Пушкину в пах, обрекая того на мучительную смерть.

О предстоящей дуэли стало известно, но власти предотвращать ее не стали. Об этом сохранилось несколько свидетельств, в том числе, секунданта Пушкина Данзаса: «На стороне барона Геккерна и Дантеса был, между прочим, и покойный граф Бенкендорф, не любивший Пушкина. Одним только этим нерасположением, говорит Данзас, и можно объяснить, что дуэль Пушкина не была остановлена полицией. Жандармы были посланы, как он слышал, в Екатерингоф, будто бы по ошибке, думая, что дуэль должна была происходить там, а она была за Чёрной речкой около Комендантской дачи»(К.К.Данзас, «Последние дни жизни и кончина А.С. Пушкина в записи А.Амосова»). О том же пишет племянник Пушкина Л.Павлищев: «Бенкендорф …посылает на другой день с жандармами кого следует, но… не к месту встречи, а в противоположную сторону, едва ли не в Екатерингоф» («Кончина Александра Сергеевича Пушкина, Сост. его племянник Лев Павлищев», Санкт-Петербург: П. П. Сойкин, 1899).

Если эти свидетельства правдивы, то трудно поверить, что Бенкендорф, посылая жандармов в сторону от дуэли, мог действовать без санкции Николая I.

Итак, Пушкин больше не выглядит, как в традиционной версии дуэли, человеком, у которого «злобная мстительность» заглушила «голос рассудка и здравого смысла». Становится ясным масштаб его трагедии. Против чего именно восстал Пушкин? Против права императора на прелюбодеяние. Заметим, что «гвардейская» мораль высшего света вполне допускала и прелюбодеяние и, тем более, полное право на него императора. Надо было только соблюдать определенные приличия, не провоцируя конфликты среди своих. В то же время, как в случае юного Пушкина, эта крепостническая мораль строго осуждала оргиастическое вольное поведение в духе народных праздников-вакханалий, свойственных до-романовской России. Как уже было сказано, мы полагаем, что причина этого осуждения — в борьбе рабовладельцев-крепостников с остатками «эпидемии свободы», характерной для России до 17 века и основанной на товарно-денежных отношениях между людьми. Этой «эпидемии свободы» соответствовало соблюдение Закона Моисея, запрещавшего прелюбодеяние (то есть связь с чужой женой), но отнюдь не препятствующего наличию у человека нескольких жен и наложниц. Дошедшие до нас данные о до-романовских русских, таких как жидовствующие (они же субботники), свидетельствуют, что они исповедовали «превосходство Моисеева закона над законом Христовым» (С.В. Булгаков Справочник по ересям, сектам и расколам. «Современник», Москва, 1994), одновременно допуская многоженство. Многоженцами были также молокане и беспоповцы.

Таким образом, причина конфликта Пушкина с Николаем I, на наш взгляд, глубже только неприятия Пушкиным права государя на прелюбодеяние. Опираясь на народную традицию, Пушкин отстаивал также право человека (пусть только дворянина) на независимость от власти, в том числе на независимость экономическую (пусть Пушкиным и не достигнутую).

Вместо заключения

Пушкин! Тайную свободу
Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбе!
А.Блок

Гвардейский мятеж 1825 года почти пополам разделил, что называется, общественную жизнь Пушкина:

1811-й (поступление в Лицей) – 1825-й;

1825-й — 1837-й.

Пушкин жил на переломе эпохи: господство гвардейской корпорации сменялось бюрократической державой Николая I, опиравшегося на жандармов.

Гвардейская среда породила Пушкина, она же его и убила. Но гибель Пушкина стала результатом его борьбы за личную свободу. В России и до Пушкина были оппозиционеры, выросшие внутри самого правящего класса: Н.И. Новиков, А.Н. Радищев, П.Я. Чаадаев. Они тоже, как и гвардейские заговорщики-декабристы, рисковали жизнью, высказывая свои взгляды, но их разногласия с властями, как и у декабристов, по сути, касались способов эксплуатации населения страны: все они предлагали «освободить» крестьян от земли, создав из них армию пролетариев. Конфликт Пушкина с царской властью лежал в другой сфере.

Летом 1836 года Пушкин написал стихотворение, которое озаглавил «Из Пиндемонти». Сейчас уже никто не сомневается, что мысли, в нем высказанные, принадлежат самому Пушкину. Приведем стихотворение полностью.

(Из Пиндемонти)

Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Всё это, видите ль, слова, слова, слова.[
Иные, лучшие, мне дороги права;
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа —
Не всё ли нам равно? Бог с ними. Никому
Отчёта не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
Вот счастье! вот права…

5 июля 1836

Повторим, Пушкин отстаивал именно право на личную свободу независимо от господствующего политического режима.

Именно потому, по словам Аполлона Григорьева, Пушкин – это наше все, что «не только в мире художественных, но и в мире общественных и нравственных наших сочувствий — Пушкин есть первый и полный представитель нашей физиономии» (А. Григорьев, «Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина», 1859).

Но позволим себе отчасти не согласиться с А.Григорьевым: Пушкин не только «полный представитель», но, во многом, именно он сформировал эту нашу физиономию. В том числе, своей гибелью.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>